Антон ФАРБ

КОЛОКОЛ

(ознакомительный фрагмент)


ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ПРОМЫВКА МОЗГОВ



2035. КАРАНТИН. СТАРИК И СОБАКА



Эшелон опаздывал уже на четыре часа. Карантинные бригады, ожидавшие прибытия поезда на «стерильном перроне» сортировочной станции, давно сняли противогазы, ослабили застежки бронежилетов и закурили. Комбинатская охрана резалась в карты.

Стажер Карантинной службы Юра Ливнев, для которого это было первое дежурство на внешнем рубеже Комбината, слегка нервничал. Игнат Ильич, его дядька и наставник, попыхивая самокруткой, пробурчал:

- Не боись, стажер. Придет, никуда не денется. Завтра ж ярмарка!

Небо над Комбинатом приобрело фиолетовый оттенок. Умирающее солнце метнуло последние багровые лучи и растеклось лужей расплавленного металла на горизонте. Степь перед наступлением ночи замерла, прибитые первыми осенними заморозками высокие травы казались нарисованными на сером крупчатом грунте. Тускло поблескивали рельсы, убегавшие от ворот Комбината навстречу закату. Холодно и тихо было на вышке, льдисто мерцал иней на спиралях колючей проволоки, и поднимались столбики дыма над бараками и пакгаузами.

Сам Комбинат уже давно поглотила тьма, и только мигали красные и белые сигнальные маячки на антеннах, газгольдерах и трубах – мигали безо всякого смысла, потому что уже давно никто не летал над Комбинатом.

- Вруби-ка прожектор, - велел Игнат Ильич.

Юра послушно щелкнул тумблером и направил луч желтого света (лампа только начала нагреваться) вдоль железнодорожных путей.

- Как думаете, дядя Игнат, что могло случиться? – спросил он.

- Да что угодно, - выпустил облако вонючего дыма Игнат Ильич. - Кочевники опять пути разобрали. Бандиты напали. Амирхан мост взорвал. Лавина с гор сошла. Локомотив заглох. Но скорее всего – уж ты поверь моему опыту! – на какой-нибудь станции мешочники на крышу залезли, и линейная охрана их оттуда сгоняла. Ох, и противная работенка у линейщиков! Не дай бог… Ну или фермеры на ярмарку ломанулись, урожай у них уродил, или наоборот, падеж скота случился – вот и спешат деньжищ срубить по-быстрому. Обычное дело.

Юра, слушая вполуха, смотрел на горизонт, где остывал закат.

- Кажется, едет, - неуверенно сказал он.

Игнат Ильич поднес к глазам бинокль. Одна линза была разбита, и дядька сморщил физиономию, щуря один глаз.

- Ага, - кивнул он. – Едет, голубчик. Ну что я говорил – мешочники! Все вагоны облепили гады, спекулянты проклятые! Вот что, племяш. Дуй-ка ты вниз, у ребят ща работы будет невпроворот. Ты ж со сканером обращаться умеешь?

- Умею, - подтвердил Юра. Сердце его забилось в два раза быстрее.

- Тогда вали. Я сам у пулемета постою. Противогаз не забудь. И запомни: начнется пальба – вали нафиг с перрона, я целиться не буду.

Юра ссыпался вниз по лестнице и побежал, на ходу застегивая бронежилет, к начальнику наряда. Карантинщики, гревшиеся у бочки с горящим мазутом, на появление стажера отреагировали вяло:

- Ну что там, едет? – спросил кто-то.

- Едет, - запыхавшись, выпалил Юра.

- Тогда - за работу, мужики…

Заскрипели маски противогазов, клацнули затворы карабинов. Засветились в полумраке экраны сканеров и планшетов. Юра, приведя в порядок снарягу и поправив нагрудный знак с морским коньком – эмблемой службы, вытаращился, как завороженный, на ворота сортировочной станции.

Громадные, массивные, двутавровыми балками усиленные, колючей проволокой увенчанные, гидравлические ворота были последним барьером между Комбинатом и внешним миром. Юра никогда не видел, как их открывают.

- Давай! – гаркнул с вышки Игнат Ильич, и ворота, вздрогнув, издали свист, переходящий в ржавый стон, после чего створки медленно поползли в разные стороны. На платформу ворвался холодный степной ветер, принеся с собой перестук колес эшелона.

Щель между створками все росла, и долгое время в ней не было ничего, кроме тьмы; потом появился быстро растущий огонек – головной прожектор локомотива. Эшелон приближался так быстро, что Юра даже испугался, как бы он не протаранил сортировочную станцию, «стерильную зону», барьеры Карантинной службы и не ворвался на территорию Комбината, снося и круша все на своем пути. А вдруг поезд захвачен смертниками Амирхана?

Но перед самыми воротами эшелон затормозил, и бронированное рыло локомотива въехало на станцию величественно и неторопливо. Обшитый толстыми металлическими плитами внахлест, в подпалинах от взрывов и оспинах от пуль, местами в заплатах поверх пробоин от кумулятивных снарядов, с бульдозерным ковшом и с растопыренными усами-щупами против растяжек, увешанный мешками с песком, бронепоезд – ветеран многочисленных сражений – вползал на станцию, точно усталый, но все еще мощный зверь.

Все вагоны, кроме штабного (с пулеметными гнездами на крыше) облепили мешочники – грязные, чумазые, в лохмотья одетые люди с баулами, рюкзаками и громадными клетчатыми сумками. Из теплушек доносился рев и мычание скота. В грузовых полувагонах и на открытых платформах тоже ехали люди, немыслимое количество самых разнообразных людей: семьи фермеров с маленькими детьми, цыганские таборы, рабочие-сезонники, ошалевшие кочевники, типчики самого что ни на есть бандитского вида, шлюхи целыми бригадами, попрошайки и перепуганные репетиторы.

Вздохнув пневматикой тормозов, сухопутный левиафан наконец-то остановился. Мявкнула сирена, и ворота стали закрываться за последним вагоном.

- Что стоишь? – глухо прикрикнул на Юру кто-то в противогазе, наверное, начальник наряда. – Принимай давай! Видишь, сколько их принесло!

Юра закинул карабин за спину, вытащил планшет и сканер, встал у дверей ближайшего вагона. Работа бойца Карантинной службы заключалась в том, чтобы взять у пассажира билет, занести номер в планшет, потом считать штрих-код прививки под ухом и, если пассажир ведет себя подозрительно, проверить наличие (либо следы сведения) татуировки-осьминожки на груди потенциального церковника.

Пассажиры, утомленные долгой дорогой, вели себя смирно, послушно разматывая шарфы и подставляя штрих-коды под сканер. Парочку лохматых и бородатых бродяг Юра попросил показать грудь и тут же пожалел об этом – те с ворчанием разматывали грязные обмотки и задирали фуфайки, являя взору давно немытые тела без малейших следов татуировок. Дети на руках у родителей начинали плакать, когда закованный в бронежилет и противогаз стажер протягивал к ним сканер.

Вокруг стоял шум и гам, но в целом работенка оказалась непыльной. Только все время запотевало стекло противогаза…

Наверное, из-за этого Юра не заметил, откуда взялся старик – вышел из вагона или пристроился в конец очереди, спрыгнув с платформы.

Он был странный. Во-первых, без багажа – вышагивал среди баулов и чемоданов, громоздящихся на перроне, будто на прогулке. А во-вторых, старика сопровождала собака. Обычная тощая дворняга средних размеров, черно-рыжая, вислоухая, с мордой скорее наглой, чем умильной, и обрубленным хвостом. Шерсть на морде топорщилась седая, глаза смотрели грустно.

Ну кто берет с собой в дорогу собаку? Как его вообще пропустили с псиной в эшелон?!

А когда старик негромко скомандовал что-то вроде:

- Мерлин, ко мне! – Юра и вовсе преисполнился подозрений.

Дрессировщик? Откуда? Когда-то давно, еще до Юры, у Карантинной службы имелись кинологические отряды, и дрессированные овчарки помогали досматривать людей сразу после Эпидемии. Но потом собаки сдохли – кто от старости и болезней, а кто и от ножа и пули, и кинологов больше не нашлось. Неужели этот старик – кинолог?

На вид ему было лет шестьдесят. Высокий, сухопарый, из-за темной кожи и седых волос похожий на негатив. В руках трость, но, судя по отсутствию хромоты у старика и массивности палки, это скорее оружие, чем подмога при ходьбе. Волосы стрижены коротко, лицо – скуластое, обтянутое кожей так туго, что морщин почти не заметно, щеки гладко выбриты. Глаза глубоко посаженные, прозрачно-голубые как пламя ацетиленовой горелки.

И совершенно безумные.

- Штрих-код! – приказал Юра чуть дрогнувшим голосом.

- Пожалуйста, - очень спокойно ответил старик, опуская воротник плаща и откидывая капюшон реглана.

Штрих-код на месте, точно под левым ухом. Татуировка выцвела и слегка потеряла форму, но сканер ее считал. Ого, мысленно удивился Юра, глядя на дату. Прививку сделали старику почти десять лет назад, в самом начале Эпидемии. А тогда вакцины на всех не хватало, простым смертным ее было и вовсе не достать. Значит, старик занимал какой-то важный пост – или работал в Компании.

- Грудь, – потребовал Юра.

Старик оттянул ворот реглана. Кожа у него оказалась гладкая и белая, как после давно зажившего ожога. Но ни следа от «осьминога» - четырехрукого и четырехногого человечка, вписанного в квадрат и круг, на груди старика не обнаружилось. На курсах Карантинной службы этот символ называли длинно и мудрено: «витрувианский человек» – но в жаргоне бойцов прочно прописалось словечко «осьминог».

Адептом Церкви Новых Людей старик не являлся, прививку ему сделали, хоть и давно, оснований для задержаний у Юры не имелось (если не считать таковыми странные предчувствия, или, по выражению дяди Игната, «бабочки в животе»), и стажер, забрав билет у старика, велел:

- Проходите!

- Спасибо, - все так же спокойно поблагодарил старик и тихонько присвистнул: - Мерлин, рядом!

Пес послушно потрусил у левого колена старика. Юра же, зажав и без того мятый билет в руке (забивать номера билетов сразу в планшет не было ни смысла, ни возможности – так до утра можно провозиться, все равно это пустая формальность, ну кто станет подделывать билет после прибытия эшелона?) продолжил несение службы.

Толпа на перроне постепенно рассасывалась, рабочие с направлениями отбывали прямо в бараки, временных гостей Комбината вроде фермеров и торгашей расселяли по общежитиям и пакгаузам, цыган и бродяг отсылали в изолятор, вспотевшие и уставшие карантинщики ругались с комбинатской охраной, перед Юрой нескончаемым потоком тянулись немытые шеи, попискивание сканера раздражало, как гудение комарья, а дышать в противогазе становилось все тяжелее и тяжелее.

Когда эшелон опустел, и рабочие с боен начали выводить скот из теплушек, Юра стащил противогаз, вытер пот со лба и перевел дух.

- Ну что, стажер, - хлопнул его по плечу Игнат Ильич. – С боевым крещением тебя! Айда бухать!

- У меня билеты… - слабо попытался возразить Юра. – Надо забить в рапорт номера…

- До завтра обождут! – отрезал дядя Игнат.

Так и получилось, что за билеты Юра Ливнев взялся только вечером следующего дня – после основательной пьянки с карантинщиками он проснулся в койке с немолодой и некрасивой проституткой где-то в заводских бараках, долго искал дорогу в казарму, минут двадцать стоял под горячим душем, потом похлебал кислый суп в столовой, вздремнул часик-другой с похмелья и засел за планшет.

Поэтому, когда один из мятых билетов оказался фальшивкой – номер сошелся, а вот серия не совпадала – кричать «караул!» было уже поздно.

Кто-то – и Юра в глубине души точно знал, кто! – проник вчера на Комбинат нелегально, миновав все кордоны, проверки документов и линейную охрану эшелона.

Скорее всего, старик с собакой пришел из Степи, проскользнув через ворота вместе с эшелоном. Но поделать теперь уже ничего было нельзя. Разве что получить служебное взыскание за первое же дежурство.

Юра сжег поддельный билет и лег спать.


(конец ознакомительного фрагмента)