Антон ФАРБ

РИМ

(ознакомительный фрагмент)

1

Третий Каледонийский вернулся в Рим в канун ноябрьских календ, или, по языческому обычаю, в ночь праздника Самайн. Легион изрядно потрепало за два года на Адриановом валу: выдержав три большие осады и бесчисленное множество мелких террористических атак, совершив полдюжины карательных рейдов на вересковые пустоши и потеряв половину личного состава, Третий Каледонийский вошел в Рим через Дубовые ворота на холме Целий.

Накрапывал дождик. Было сыро и холодно. Над канализационными решетками вились столбики пара.

Легион – или, вернее, его остатки: один турм бронетехники, четыре когорты пехоты, пять манипул десантников и центурия спецназа – вернулись в Рим тихо и без всякой триумфальной помпы. Облезлые, в подпалинах и шрамах от бронебойных пуль, выкрашенные в серо-черный горный камуфляж, БМП неспешно ползли по улицам Вечного Города, устрашающе порыкивая на редких прохожих и обдавая их сизым выхлопом дизелей. Несмотря на поздний час – что-то около половины одиннадцатого, улицы Рима были пугающе малолюдны.

– Чума, что ли? – спросил центурион первого копья Приск, в недоумении повертев головой.

Военный трибун Кассий Марциллиан, исполняющий обязанности безвременно погибшего (наступил на пиктскую мину) легата Дементия, в ответ только пожал плечами.

Приск и Марциллиан сидели на броне штабной машины вместе с аквилифером и еще тремя офицерами, и мелкая морось противно барабанила по шлему, холодными струйками сбегая за ворот кирасы. Кассий смахнул с лица капли дождя, протер цевье карабина и сказал:

– Ну что за мерзкая погода! Прям как в Каледонии. И воняет так же.

И действительно, к вони солярной гари, машинного масла и вечного римского смога прибавились знакомые ароматы торфяного дыма и паленого мяса.

– Ага, – кивнул Приск. – Точно. Это что, барабаны бьют?

– Не может быть. В Риме? Откуда?

Но это действительно били барабаны пиктов. Сразу за поворотом на Виа дель Корсо, ведущую к Капитолийскому холму, дорогу легиону преградила муниципальная гвардия – за заслоном пылал костер, на котором жарилась туша оленя.

Вокруг огня слонялись полуголые люди с выкрашенными в синий цвет лицами.

Рука Кассия скользнула на карабин. Щелкнул предохранитель.

-Это еще что? – рявкнул Кассий на мордатого вигила, едва смолк рокот мотора БМП.

– Распоряжение муниципалитета, – угрюмо ответил вигил, сцепив ладони на объемном брюхе. – Улица перекрыта для празднования Самайна пиктской общиной города.

– С ума сдуреть, – пробормотал Приск, с неохотой выпуская рукоятки спаренного пулемета. – Митра Великий, куда катится этот мир?

Картина, развернувшаяся перед ними, напоминала большой шабаш пиктов на фоне взорванного нефтепровода у Альт Клута… Только вместо оленей тогда жгли римлян из «Иска Петролеум».

– Заворачивай! – махнул вигил. – В объезд!

Третий Каледонийский легион свернул на Виа Триумфале, и была в этом мрачная ирония… Дождь усилился. Небо окончательно заволокло тучами, в них громыхало и посверкивали молнии. Рекламные щиты прикрывали облупившуюся штукатурку старых покосившихся зданий. В лужах на раздолбанной мостовой стояла грязь. Навстречу колонне бронетехники брели группки синелицых пиктов, постепенно собираясь в толпу. Косматых друидов с дубовыми посохами несли в паланкинах. Легионеры хранили мрачное молчание.

Когда Капитолий остался позади, по левую руку, и машины легиона, пофыркивая и надсадно ревя, поднялись на холм Виминал, меньше стало рекламы вокруг, зато на серых от сырости стенах прибавилось граффити на сотне варварских языков и наречий. Преобладали кельтские руны, поверх которых то и дело встречалась грубо намалеванная красным волчья морда. Смуглые рабочие, судя по прическам – из секванов или гельветов, лениво замазывали граффити известью, несмотря на дождь, делавший их работу бессмысленной.

Их коллеги в оранжевых жилетках дорожной службы – то ли гетты, то ли фракийцы – с тупым упрямством заделывали выбоины в мостовой, плюхая раствор прямо в лужи.

– Бар-рдак! – прорычал Кассий, глядя на это безобразие. – Поворачивай к казармам!

Казармы Легиона располагались на холме Квиринал. Тут, у самого КПП с дремлющим часовым, шумел палаточный лагерь каких-то леваков с транспарантами вроде «Свободу Северной Каледонии!» и «Остановим расправы над мирными деревнями!» Леваков было немного: видимо, в канун Самайна даже самые толерантные римляне не рисковали высовываться на улицы.

– О, гляди! – обрадовался Приск и ткнул пальцем в портрет сенатора Фортуната, которым тряс один из леваков. – Ваш будущий тесть, трибун! – Приск скабрезно ухмыльнулся: шуточки о грядущей свадьбе командира скрашивали ему долгую дорогу от берегов Каледонии до Неаполя.

– Отставить трепаться! – Кассий спрыгнул с брони, забросил карабин за спину и с наслаждением размял ноги, пнув литое колесо БМП. – Оружие сдать в Арсенал. Машины – в гараж. Легионеров разместить по казармам, накормить ужином. Увольнительных не давать! Я в штаб, доложиться.

– А как же невеста?! – не унимался Приск.

– А потом – к невесте. Всему свое время…

Кассий снял шлем, пригладил слипшиеся от пота русые волосы и провел ладонью по щеке. Щетина его – светлая, с рыжиной, еще один предмет для шуточек Приска о кельтских кровях командира – уже утратила всякую жесткость и могла претендовать на звание бороды. Не буду бриться, решил Кассий, расстегивая кирасу бронежилета. Вот в баню бы сходить…

– Парни взбунтуются, – доложил Приск. – Как это – в первую ночь и не давать увольнительных? А девочки мадам Алевтины? Они так ждут!

– Перебьются, – отрезал Кассий. – Знаю я твоих парней. Их только выпусти в Самайн в город. Мигом начнут уши синелицым резать…



***

– Что это? – косматые брови Деорда сползлись к кривой, многажды сломанной переносице. – Я тебя спрашиваю, что это?!

Бран инстинктивно съежился в ожидании удара.

– Это не мое! – выкрикнул он, и отец опустил занесенную было руку с кожаным рюкзаком, который он выудил из-под кровати Брана.

– А чье? – прорычал Деорд. Клеймо на его лбу, наполовину скрытое шапкой седых волос, побелело, как всегда в минуты глубокого душевного волнения, а вот шрам на щеке, наоборот, побагровел, наливаясь кровью.

– Не мое! Меня попросили! Отдали на хранение! Всего на пару дней! Сегодня заберут!

Деорд в раздражении швырнул рюкзак на кровать сына. Рюкзак металлически брякнул, тяжело продавив ветхий матрас.

– Идиот, – бросил старик, постепенно успокаиваясь. – Ты хоть понимаешь, что за это может быть?

Бран предпочел промолчать. В свои семнадцать лет смуглый и жилистый Бран дважды становился чемпионом клана по кулачному бою, но попадать под единственную руку отца ему не хотелось. Вторую руку после ранения в битве за Дал Риаду старику ампутировали римские хирурги в лагере для военнопленных.

– Тебя же распнут, – продолжал Деорд. – А меня лишат гражданства. И твою сестру. И брата. Вышлют обратно в солнечную Каледонию, комаров на болотах кормить!

Троих старших сыновей Деорд потерял в битве за Дал Риаду. Брана, Улу и малютку Алпина старик любил больше всего на свете – даже слишком сильно, с точки зрения Брана. Как-то очень… по-римски.

– Что, романтики захотелось? Борьбы за свободу Родины? Аромат вересковых полей будоражит твои ноздри? – издевался Деорд.

Бран родился и вырос в Риме, и вереск видел только в сушеном виде. Но тут Бран не выдержал. Кровь пиктов взыграла в его венах.

– Да, захотелось! – выкрикнул он. – Лучше запах болот, чем вонь этой каморки!

Деорд и трое детей (жена, вольноотпущенница из племени силуров, умерла родами Алпина) ютились в комнатушке под лестницей. Не самое просторное помещение в доме для прислуги сенатора Фортуната, у которого Деорд трудился садовником, Бран подрабатывал подметальщиком, а Ула прислуживала на пирах в качестве виночерпия. Комнатушка была крошечной, без окон, и из-за спертого затхлого воздуха Алпин все время кашлял.

Как раз в этот момент кто-то из слуг ступил на лестницу, и скошенный потолок каморки привычно заскрипел. На голову Брана посыпалась труха, и он замолчал.

– Дурак, – сказал Деорд с жалостью. – На болоте ты не протянешь и дня. Да и нет больше болот. Теперь там римские рудники. Когда за этой дрянью придут? – спросил он, кивнув на рюкзак.

– Я сам отнесу. Вечером. В ресторан «Карфаген». Где твой сын моет посуду за жирными римлянами и собирает объедки после их пиршеств.

– Лучше собирать объедки, чем подыхать от голода – и смотреть как подыхают твои дети. Так что заткнись, избавься от этой дряни, и передай тому, кто тебе это всучил, что больше ты в их играх не участвуешь. Понял?

– Понял, – мрачно буркнул Бран, отправляя тяжелый рюкзак обратно под кровать. – Я давно уже все понял…


(конец ознакомительного фрагмента)